Кембрийский период - Страница 99

Это означало — делать хоть что-то. Заботиться о душе и жизни вечной, раз о теле и жизни земной не получалось. Когда викарий закончил, рыцарь был все еще жив. Сэр Эдгар присел рядом с другом.

— Прощай. И — доживать… — тот снова вытолкнул из себя пригоршню крови, — тошно. Добей.

Сэр Эдгар взялся за кинжал:

— Не могу. Прости.

— Придется самому. — Умирающий потянулся к оставшемуся на поясе кинжалу.

— Нельзя, — сказал викарий, — потерпи.

— Сколько осталось?

Немайн взяла умирающего за руку.

— Пульс еще довольно сильный. Не скоро.

— Не хочу. Ждать. Долго.

И снова потянулся за кинжалом. Немайн перехватила его руку.

— Мое… право, — прохрипел рыцарь, не выпуская рукояти. — Выбирать. Лучше в ад. Но быстро.

— От меня последний удар примешь?

— Сочту за… честь, — разжал пальцы. — Свидетели, что… помощь, не кровь, есть.

Сэр Эдгар кивнул. Потом отвернулся. Сида взяла кинжал. Примерилась.

— Не смей! — встрял викарий. — Не на…

И коротко ткнула — меж ребер — в сердце.

— Это убийство, — сообщил викарий, — смертный грех.

— Грешна, — резанула Немайн.

Ушла в темноту. К колеснице.

Клирику давно не было настолько паршиво. Возможно, никогда. А как еще может чувствовать человек, который, в первый раз в жизни, презирает сам себя? За трусость.

Он мог попытаться спасти рыцаря. Откуда-то знал, что нужно делать — так же, как на стене атакованного викингами города. Но — не поверил в себя. И не набрался наглости делать операцию. Сложную.

Наверняка бы ничего не получилось, и он бы попросту зарезал раненого — мучительно, а не коротким ударом. Без анестезии, даже без толкового обеззараживания… На глазах друга. Но шанс был. Заткнуть тампоном артерию. Пробить в легком еще одну дырку, спустить кровь. Заткнуть обе раны чем-то плотным, что бы воздух не проходил. И звать викария, потому что конец был бы тот же! И все-таки это была бы попытка спасти. Шанс. Ведь бывают чудеса. Хотя бы просто из математической статистики… А он из собственных страхов убил человека. Боялся неудачи. Вот и сделал то, что получилось наверняка, — ударил в сердце. Вполне удачно… А сидеть рядом, сложа руки и молиться, как тот же сэр Эдгар, не смог. Зато с опозданием вспомнил, что в самой дорогой из травных аптечек, выданных Сущностью, был опиум. С собой его не взял: к чему, мол, славным валлийцам болезнь английского солдата? Про то, что не все могут успеть ею заболеть, не подумал…

К злости на свою трусость и нераспорядительность прибавлялась злость на нынешнее тело, которое украдкой роняет слезы, что, щекоча, бегут по щекам, вдоль носа, смачивающие соленым сжатые в белую щель губы. Его-то Клирик в основном и наказывал — нудной и совсем для него непростой работой: пришивал заплаты на пробоины в щитах, прикрывающих колесницу. Толстая кожа совсем не хотела протыкаться туповатым шилом местного производства, приходилось налегать всем весом, да и усталость накопилась — тонкие сухожилия не хотели лезть в упруго затягивающиеся дырки, но шить мертвую вещь было куда легче и приятнее, чем кровоточащую, подрагивающую он боли, сочащуюся кровью и уксусом — вина в округе не водилось, а обеззараживать надо. Каленое железо отчего-то вызывало стойкие ассоциации с болевым шоком и некрозом тканей… За неторопливым ритмом трудных движений незаметно накатило забытье.

В кошмаре было жарко. Замершие лопасти вентилятора под потолком. Сырой жар из решеток климатизатора. На восстановление энергоснабжения после бомбового удара конкурентов с севера потребуется несколько часов. А решать нужно сейчас. Сзади мелькает тень стюарда.

— Как приказано, сэр. — В голосе легкое недоумение. В руках — вожделенный ящик аккумулятора.

Ну для него обычный летний денек. Почти прохладный. А для европейца? Да даже для арабов — эти-то привыкли к сухой жаре. Но людям заказчика аккумуляторы принесли всем. А из концерна…

Скафандр-климатизатор — штука недешевая. Впрочем, Клирику приходилось мотаться по миру от Антарктиды до Калахари, так что, когда он купил эту штуку, никто не удивился. Когда пару раз надел в Москве — и вовсе сочли, что человек дорвался до новой игрушки… И не сделали правильных выводов — что эта штука удобна и заменяет любую верхнюю одежду. Кроме официальной. А в некоторых случаях и отлично прячется — если та достаточно свободна и широка. Вот как теперь.

У генерального тоже есть скафандр. В номере. Не стал одевать на переговоры. Верно, не влез под английскую тройку. У арабов таких проблем нет. Как и у Клирика, выглядящего сущим Лоуренсом Аравийским — загорелым европейцем в традиционном восточном одеянии. Остальные служащие концерна либо пожадничали купить скафандр, либо не могли себе позволить такую роскошь. Купить служебные господин генеральный, разумеется, не распорядился. Теперь русская делегация сидела мокрая от пота — до кончиков галстуков. И должна была бы быть готова на все — лишь бы переговоры закончились. Вся, кроме одного человека. Которого и держали на такие случаи…

Уже через несколько минут генеральный сдался. Струйки пота текли по лицу, рука непроизвольно потянулась к сердцу.

— Дальнейшие переговоры проведет господин экстраординарный директор, — сообщил он, — которому я полностью доверяю в данном вопросе. Все сказанное им можете расценивать как сказанное мной, господа.

Заказчики кивнули. Чужих генеральный никогда не подставлял. А Клирика они знали. Догадывались, что, раз дело доверено ему, дела плохи. Потому беспокойно зашевелились. Но поначалу все шло мирно. Только унесли пару сомлевших русских, да Клирик куда-то отослал — бегом, бегом — секретаря. И господин экстраординарный директор принялся тянуть время. Час за часом. Наконец, его секретарь вернулся — как раз в служебном скафандре, сзади стюард вприпрыжку тащит батареи — протянул цилиндрик ручного компьютера.