Кембрийский период - Страница 68

— Бывают пути, на которые встать легко, да потом цена дорогой окажется, — сообщила назидательно. — Вот и держишь на крайний случай. А соблазн-то остается… Ничего. У хорошего барсука по три норы, в норе по три отнорка, у отнорка по трижды три выхода. Сколько всего?

Пришлось подумать.

— Восемьдесят один.

— Выходит, я плохой барсук. У меня меньше! А плохой барсук и в мешке может оказаться.

Эту забаву Тристан знал. Даже участвовать случалось. Когда гостил у родни в холмах. Барсуков фермеры ненавидели люто, как главных объедал. Мстили попавшимся люто. От жестокой игры-казни пошли футбол, регби, поло и хоккей: "барсука в мешке" можно лупить как и чем угодно. Настоящим барсуком Тристану играть, не довелось, но и тряпичный сошел неплохо. Учителю Тристан такой судьбы не желал. С ней легко и весело. Не то чтобы сида стала последним светом в оконце — скорее наоборот, последней каплей. В чаше не гнева, а радости.

Немайн подперла здоровой рукой подбородок, взгляд уперся в узкое оконце. Тристан стал смотреть туда же. Пузырчатое стекло — валлийское, Немайн говорит, греки делают лучше — контуры людей превращало в бесформенные кляксы, и все-таки отличить стражника от монаха надежда была. От того, кем окажется судебный пристав, зависело многое. Монах означал разбирательство по законам церкви. Стражник — юстинианов кодекс.

И вот торжественный и зловещий стук в ворота, медленно ползут в стороны створки… Стражник. Стражники. Пятно пурпурного пледа. Королевский рыцарь. Внутрь не входят, топчутся перед воротами. Дэффид уже во дворе… Он доволен и взволнован. Кажется, воскресают некоторые старые обычаи. Во всяком случае, легендарное правило, по которому всякий благородный человек, зашедший в заезжий дом, равен любому другому благородному человеку и не обязан никому ничем, рыцарь припомнил. Учитель медленно и осторожно, как будто по-прежнему на высоких подошвах, вышла вслед за отцом.

— Леди Немайн верх Дэффид. Твой клан обещал, что ты явишься на церковный суд в последний день ярмарки. Срок пришел.

— Я готова, сэр.

До городских ворот римская дорога звенит под шпорами рыцаря, грохочут тяжелые подошвы стражников. Им-то шпоры не положены, пехоте. Но подошвы у них тоже кожаные, не деревянные… Сколько же в Кер-Миддине народу, оказывается! Стоят, смотрят. Ни особого сочувствия, ни злобы, ни опаски. Любопытство. Хотят слышать, как сида отбрешется. Учитель машинально сжимает в кулак здоровую руку. Все-таки волнуется. А огоньки утреннего солнца прыгают по голове, просвечивают сквозь уши.

— Запомни, — говорит, — запомни. Люди — они люди, когда по одному. А когда вместе — они другое. Иногда — большее, часто — меньшее, но другое — всегда. Вот представь, что ты не идешь рядом со мной, а стоишь там, со всеми. Что ты чувствуешь? И как это отличается от твоего восприятия, когда ты идешь со мной?

Тристан замолчал, сосредоточился. Попытался представить себя — там, в толпе. А когда приготовил ответ каменная церковь, гордость города, уже нависла стрельчатым фасадом и распахнула массивные створки, приглашая в другой мир, такой же странный, как и загадочный мир сидов. Радостные лица ангелов и печальные — святых заливают витражным светом неф. А перед райским небом, вместо апостола Петра — фигура стражника.

— Молодой человек, сообразно юному возрасту, ты не можешь быть свидетелем.

Приходится смотреть в спину Учителя. Неделю назад Тристан придумал способ проникнуть внутрь. Достаточно объявить себя учеником сиды. Тот, кто учит, и тот, кто учится, отвечают наравне. Немайн вызнала. Запретила. И долго-долго пересказывала историю ключника райских врат. О том, что отступить не всегда означает бросить, изменить. Иногда это единственный способ правильно исполнить долг. Даже трижды отрекшись от истины. Потом, годы спустя, Петр взойдет на крест. В ситуации, когда нужно стоять насмерть. Именно ему…

Тристан не единственный остался снаружи — формальный лабиллярный процесс не терпит широкой публичности. По человеку от гильдии, по человеку от клана, представитель короля — и хватит. И то скамьи забиты. Празднолюбопытствующие могут подождать снаружи. И избыток тяжело вооруженных родственников подсудимой — тоже… Да и не только родственников. Взять того же сэра Кэррадока: не только кольчугу напялил, чего обычно не делал, даже собираясь в бой, так еще помимо меча, булаву прицепил. И где ожидается сражение, в котором он может без меча остаться?

Северные варвары, поступившие на службу к Немайн, тоже приперлись. Разговор — как камни на жерновах мелют. Время от времени ржут лошадьми. Тот, что побородатее, Харальд, заприметил Тристана.

— Эй, — крикнул, — иди сюда, про морского змея расскажу. Как его убить.

В этом все норманны. Убить для них — правильное, достойное свершение. Касалось ли это чудовища или кого попроще. Учитель говорила, что на фоне англов норманны — вполне вменяемые люди. Только очень простые. Язычники. Их душа не интересует. А интересует пограбить. Пожрать. Выпить. И другое. Поскольку на слове «другое» сида запнулась и дернула ушами, Тристан понял соответственно. Не маленький. Впрочем, про змея было интересно. А про морские походы — еще интереснее. А уж про состязания бардов…

Выиграть в чужой стране норманн не надеялся. Не последний — и ладно. Опять же голос Эгиля совершенно никуда не годится, а большинство вис Харальд писал для двух голосов, с переплетением строк и рифм. И все-таки северные размеры валлийцам приглянулись. Многие захотели научиться слагать висы. Это хорошо. Соперников не дружиннику богини бояться, а ценителей станет больше. Но подыскать напарника, который бы не поленился выучить норвежский ради новых размеров и приемов, стоило.